Лейтенант Виктор Кабин сегодня впервые за свою жизнь совершал международный авиарейс. Рейс хотя и назывался международным, был наверняка не престижным в глазах люда, вхожего за границу, тем более, что обладатель «талона» на рейс Ташкент – Кабул сидел в трюме грузового ИЛ-76, на коробках стирального порошка. От попутчиков он впервые и услышал имя своего самолёта – «Скотовоз». Крылатый гигант поверх коробок и ящиков был под завязку набит людьми в военной форме и в штатском. Пассажиры болтали при помощи жестикуляции и гримас ввиду сильного шума, пытались курить, ходили взад и вперёд, хватаясь за сидящих и лежащих попутчиков во время лихих поворотов лайнера. Виктор, в котором любой определял новичка даже не по отсутствию полевой формы, а больше по выражению лица, отвернулся от этого сброда, а ничего другого по их виду он о них пока и не думал, и грустно смотрел в иллюминатор. Внизу проплывали жёлтые морщинистые горы с редкими вкраплениями кишлаков, и до самого горизонта взгляд не задерживался ни на чём особенном. Самолёт в лучших традициях истребителей времен предпоследней войны заложил вираж, в глаза ударило восходящее солнце, ослепило, и Виктор вообще закрыл глаза. Настроение испортилось во время спешной ночной погрузки. Они почти бегом поднимались в свистящее и воющее чрево готового взлететь гиганта, и Кабина больно стукнул в спину сержант. Ничего особенного, сержант с повязкой на рукаве, считая пассажиров, одинаково толкал и рядового, и полковника, это его работа, и, наверное, не считай он улетающих каждую ночь без перерыва, если стоит летняя погода, а выспался хоть один раз, он бы и обходился с виновниками его бессонницы повежливее. И уже почти скрывшись в трюме, Кабин обернулся назад, и, как говорится в книгах про путешественников, бросил прощальный взгляд на родную землю. Но вместо берёзок или на худой конец карагача, вдруг в мёртвом свете прожекторов он увидел на хвостах десятков, стоящих в ряд тёмно-серых самолётов, пулемёты и красные звёзды вместо привычного аэрофлотовского флажка. Всё это окончательно отрезвило парня от грёз, и, втиснутый в самолёт идущими сзади, он шагнул в темноту в прямом и переносном смысле.
Все эти воспоминания утренних событий были прерваны оглушительным звонком. Лейтенант открыл глаза и, посмотрев на часы, определил, что летят уже минут сорок. Звонок, предназначенный для сигнала о высадке десанта, вызвал всеобщее веселье. Кабин с удивлением видел неподдельную радость на лицах многих, поднялся гвалт, все зашевелились ещё интенсивнее, компания попутчиков из самых весёлых даже пыталась поднять тост металлическими кружками в руках. И они действительно одолели звук мощных турбин, до Виктора донеслись крики «Граница», «выпьем», «СССР» – самолёт прошёл госграницу.
Четверти часа лёта над чужой территорией хватило, чтобы все успокоились, притихли. В самый хвост самолёта прошел один из экипажа, его щегольской голубенький комбинезон вызывающе контрастировал с выгоревшей на солнце, бесцветной формой большинства пассажиров.
– К пулемётам пошёл, – пояснил сидящий на чемодане Кабина ветеран.
Тревожно. Виктор посмотрел в иллюминатор и не заметил изменений в ландшафте, может, горы чуть покруче. Он опять задумался и в мыслях вернулся дня на три назад, когда сразу с поезда, на грузовике их, человек 20 представителей соседнего округа, привезли в штаб ТуркВО.
Эта военная машина, созданная для обеспечения войск всем необходимым для жизни и войны, работала размеренно, отлажено и с размахом. Виктор, попав в этот колоссальный механизм, чувствовал себя вовсе не полноценным участником происходящего, а как бы свидетелем со стороны. Похожие чувства у него возникли, когда одно время, ещё в училище, ему снился тот же сон несколько дней подряд. Кабин лез тогда по почти отвесной скале. Он рвал эдельвейсы, клал их за пазуху и знал, что сейчас под левой рукой окажется «живой» камень, который с шумом отвалится, больно ударит по ноге. Виктор будет падать и в момент удара о землю проснётся. Он видел себя, знал, что сейчас ноге будет больно, он знал, что спит, и что лучше проснуться, но не мог и продолжал смотреть. Теперь, как в том сне, оказавшись в штабе округа, в сердце всего этого механизма, Виктор опять, как бы наблюдая за собой, знал, чем всё закончится. А штаб, не давая повода упрекать себя в суете, бурлил своей безостановочной жизнью в кабинетах, на этажах, лифтах и курилках. Лейтенант Кабин, не найдя места пообедать, просидел в одной из курилок часов шесть. Он обратил внимание, что курили здесь много и в спешке. Дел невпроворот, и, судорожно затягиваясь горячим дымом не успевающей сгорать, слипающейся от мокрого никотина сигареты, эти люди бросали её под ноги, едва докурив до половины. Они были причастны к чему-то значительному и опасному, они знали подробности всех событий и обсуждали их между собой. Кабина эти серьёзные мужики не замечали, он транзитом, таких здесь сотни, а они-то уже служат в воюющем округе, а значит почти воюют.
Только под вечер всю их группу, предназначенную для пополнения, опять повели по этажам, они что-то писали, опять кого-то ждали и тот кто-то потом беседовал с ними, глядя в тёмное окно. Когда потребовали в первый раз в штабе подчеркнуто личную подпись, Кабин вспомнил, как он писал рапорт на перевод его служить в ДРА ещё на старом месте в Казахстане. Его вызвал начальник отдела кадров, дал отпечатанный образец рапорта и сказал: «Пиши, завтра вечером поедешь в Ташкент, получишь на войне орден, станешь ротным, что тебе терять». Кабин не стал писать, его желание воевать после того, первого порыва, не было навязчивым, да и служба шла хорошо, обещали дать роту, хоть он и пробыл в части всего год. Через полчаса замполит полка вызвал молодого лейтенанта на беседу, давил на долг и совесть и на то, что роты таким не дают, но Виктор уже упёрся и сказал – приказ будет, поеду, а писать не буду. И лишь начальник политотдела дивизии, лупоглазый розовощекий полковник, сумел поймать его «на вдохе». «Нам нужно, – сказал этот умный дядька, – послать на пополнение одного взводного, ты поедешь или Афонин, разницы нет, вас два кандидата, вот и решайте». Он знал, чем взять. Виктор учился 4 года с Афониным в одном взводе, хорошо знал его жену, они вместе «обмывали» три месяца назад рождение дочери. Товарища в щекотливую ситуацию он поставить не мог, молча написал что требовали и уже через сутки уехал в составе группы, толком не попрощавшись даже с «Афоней». И здесь в штабе округа тоже везде требовались личные подписи новобранцев, опять писали рапорта, что едут добровольно и уже поздно вечером, настукав в их бумаги разноцветных печатей, всех на грузовике отвезли в казарму спать. Всё это, как сейчас виделось Кабину, происходило продуманно быстро, и, наверное, поэтому даже в душе у них всех не возникло мысли повернуть обратно. Но главная мысль, которая оформилась в голове лейтенанта за эти первые три дня и жившая там до конца его приключений – не оказаться хуже других, не опозориться, не подвести. Впоследствии, закрепленная дружбой с людьми, рядом с которыми шёл в бой и просто вместе жил, эта мысль сформировалась в понятие долга, как он его понял. Ну, а уже оттенки понятия «долг» появлялись после тех или иных событий, которые Кабину довелось пережить, ведь всё это очень личное.
А самолёт, описывая круги, резко снизился, завис над бетонкой и с размаху грохнулся на посадочную полосу. Снижая скорость, он истошно завыл, засвистел и, наконец, дёрнувшись, затих. Долетели.
Конец 1 главы.
Сергей Фатин, командир взвода 5 МСР 1980-1982 181 МСП.
Написано в 1981 - 1991 г.г.
|
