| Разделы сайта |
|
 |
| Выберите категорию |
|
|
| Коротко |
|
|
|
| Поиск на сайте |
|
|
|
 | |  |
|
Порванные души. Часть III
***
…Ранней осенью 1994 г. приехал я в Воронеж. Остановился на квартире у большого русского писателя Ивана Ивановича Евсеенко. Дружная семья.Литература, музыка. Полный дом кошек.... Меж делами ходил по музеям. Там они – не в пример нашим, Луганским.
Топаю раз себе по центру назад – на Ново-Московскую улицу. Вдруг, слышу сзади: "Глебыч!" Поворачиваюсь...
Летит ко мне нечто бритое, в кирпично-сиреневой двубортке. Чёрный гольфик, такие же штаники, туфельки лаковые, модные. Весь лоском сияет, шиком. Огненным ёжиком и золотыми перстнями-цепурами весь горит. Руки вразлётку, губы чуть-ли не трубочкой вытянуты. Вот – меня в этой жизни только бандюки ещё не целовали.
Боковым примечаю еще парочку таких же толстолобиков, поодаль, возле припаркованной прямо на тротуаре тонированно-хромированной бэмки. Подскакивает. Я останавливаю братка протянутой рукой и лучезарной
улыбкой: "Привет!".
– Привет!
Как-то поник весь... жмёт руку, а в глаза испытующе заглядывает. Чёй-то его не обнимают, в щёчку не чмокают... А я его не знаю! Не видел ни разу в жизни, и всё тут!
– Ты как, Глебыч?! Какими судьбами к нам? Где остановился? Как ты – вообще?
Ничего не понимаю... Он определённо меня знает. Начинаю что-то буровить, по контексту вычислять.
Через пару минут клоунады я где-то обмолвился, и чувак понял, что его – не помнят. Обида в глазах промелькнула.
– Ты чё, братела, не признал? Я же Лёха! С сапёрной... Рыжа! Помнишь?
А-а-а! Ну, иди сюда – дай потискаю, кости тебе поломаю, братишка! Прости, родной, совсем башня контуженная набекрень съехала!
Крепко обнялись, начали по новой – что, где, как? Я не сдержался:
– Что, дружище, в движение подался? – И за полу пиджачишки выразительно подёргал.
Он смутился.... Началось: "Понимаешь... каждый ищет... жизнь сейчас..."
Понимаю. Не надо оправдываться.
Ладно, поехали...
Да, давай!
Сели в БМВ. Мы с Лёхой молчали. Братва, гордясь собой, гуняво тёрла впереди, обильно пересыпая тупой базар своим гуммозным новоязом. Ехали долго. Водила – лихач, но ездит безграмотно. Машину и вовсе не жалеет: то придавит на гашетку под пять тысяч оборотов, то тормозит – что дурной. Передачами дёрг-дёрг, дёрг-дёрг.... и так всё время! И ведёт себя по-хамски: сигналит беспрестанно, из полосы в полосу шорхается; один он на дороге – все ему мешают. Удивить, наверное, хочет. Да видели уже, насмотрелись на вас, отморозков.
Приехали. Я Воронежа вообще не знаю. Какие-то спальные районы,
многоэтажки вокруг сплошным строем стоят. Унифицированное уродство совдепии, навязанное древнему, красивому городу. Под машинку всех. Города, как рядовые.
Братва стала меж собой прощаться. Культово приобнялись, соприкасаясь щеками и остриженными кеглями. Никак у зверьков переняли моду – так только мандариновые носороги чоломкуются.
Лёха, явно смущаясь спутников, подошёл ко мне. Триста двадцать пятая, завизжав палёными покрышками, чёрной тенью метнулась к светофору и тут же, не успев на зелёный, вновь сжигая резину, взвыла тормозами. Отдача качнула в обратку, и машина, тяжко присев на задние амортизаторы, встала как вкопанная. Хорошая тачка, наездник – дерьмо. Я просиял, кончил полтора раза, и не скрывая сарказма посмотрел на Рыжу. Тот вообще потерялся, бедный:
– Ну, что тут сделаешь – такие пацаны!
Да ну, ясно... какие проблемы?!
Зашли в кабачок неподалеку. Явно для своих. Спутника моего знают, уважают. Уселись в углу. Долго пили, вкусно ели, дошли до темы: "А
помнишь..." И тут он говорит:
– А... Фёдор. Так – земеля же... Знаю...
И рассказал... лучше бы молчал!
***
Чудить Фёдор начал ещё в полку. Со своими залётами дембельнулся уже под лето. По возвращении – запил. Предки у него, по словам Лёхи, неслабые. Как-то угомонили. Поступил. Женился. Когда вернулся Рыжа, его бывший сослуживец и зёма опять захолостел. Но ребятёнка они заделать успели. Так – побыстрячку...
Жена взяла академ и, не разводясь, рванула вместе с сыном от него подальше, назад, в деревеньку под Воронежем.
Пацан вновь заквасил по-чёрному, бросил институт. Родители ничего поделать с ним уже не могли. Лёха видел его достаточно часто. Говорит – просто завал! Вокруг него вечно отирались какие-то конченые рожи, какие-то немытые, вечно угашенные тёлки, после и вовсе – алкаши. Парень стремительно опускался в бомжатник. Рыжа утверждает, что он пропил, буквально за банку чемера, свою "Красную Звезду".
В начале девяностых Фёдор по пьяной лавочке надумал проведать сына.
Принял на грудь, взял пол-литра и поехал на пригородном в деревню жены. С залитых глаз вылез не там и, согреваясь с горла, пошёл по пашням. Не дошёл....
Взошёл из-под снега уже весной... Похоронили без помпы. Всё...
Я не верил услышанному. Лёха сказал:
– На Никольском лежит. Батя ему такой памятник отгрохал....
– Поехали!
– Куда, сейчас, Глебыч... Расслабься...
Угу! Где так расслаблялись. Забыл службу, душара бритоголовая, щассс – напомню!
Через пять минут уже тряслись в старой жиге, с шашечками на крыше.
***
Какое оно большое, это Никольское кладбище. Пока дошли...
Вижу вдруг – смотрит на меня с чёрного мрамора Фёдор. Непривычный такой, в фуражке, в парадке – раз в жизни одевали. Такой молодой, просто зелень. Видно фотографию художнику дали – с учебки. Ну да – одна лычка на погоне, а он при мне уже старшим был.
Слава тебе, Господи – не пошёл со мной Рыжа дальше. Показал рукой издали на памятник, да двинул кого-то своих искать. Правильно, я же не видел Фёдора после.... Так и остался он в моей памяти тем несчастным пацаном – на танковом холме.
Крутые предки, говоришь.... Родители.... Мать. Отец.... Простите и Лёху, и меня, дурака, за слова, за мысли эти непотребные. Мудрые вы –
увидели всё, в самую бездну души заглянули, саму суть бедыпрочувствовали... всё поняли, всё простили... Скрутило спазмом рожу, дулей глаза свело .... Мягкий я стал, сорвало уже с меня толстокожесть, корку армейской огрубелости, зверство военное – не тот уже, танцор с пулемётом, да тихушник с эсвэдэхой. Видеть начал – глаза жестокостью залитые, слезой прочистились – сюда пришёл.... Вас встретил.... Чудо твоё, Православное, случилось. Спасибо тебе, Господи....
На нижней плите, вытянувшись во весь рост лежит Дуся.
Мельчайшие детали, даже отдельные волосинки были воссозданы с удивительной точностью. Мастер рисовал, мрамор чеканил.
Это был он – Дуська. Без всяких сомнений. Метис овчаристый....
Красивый, сильный, здоровый. Мощную морду на вытянутые лапы уложил, уши внимательные навострил, глаза – в сердце смотрят. Не Темирка я, не знаю я татарского, да и петь не умею.... И не нужна теперь, братишка, тебе эта песня. Вон он – твой Федя, рядом, над тобой возвышается. Красивый, ладный, не заплаканный... Дождался ты, поди.... Вот и встретились, наконец. Разом, теперь.... Ни Трубилин, ни Степан, ни Гиндукуш с Памиром, ни водяра – никто вас не растащит, не разлучит, не разведёт по разным берегам одной речки. Вместе, теперь.... Рядышком....
Вот и славно....
Вот и хорошо...
Упокоились оба, отмаялись....
Спите, пацаны....
Всё хорошо...
Отбой, братишки....
Славно всё....
Конец.
Глеб Бобров, Луганск
2004 г.
. |
| Категория Воспоминания | Добавлено 20.09.2010
|
| Смотрели 1506
|
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] | |
 | |  |
|
| ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ! |
| В этот день погибли: |
|
|
|
